Ольга Здравомыслова (Россия)

Доктор философских наук, социолог. В 1997 г. по приглашению Р.М.Горбачевой вошла в созданный ею Клуб. С 2000 года постоянно работает в Горбачев-Фонде, а с 2005 г. является исполнительным директором Фонда.

 
… В январе 2002 г. один из ведущих каналов российского телевидения делал новостной сюжет к 70-летию Раисы Горбачевой. Молодой журналист разумно и сдержанно задавал вопросы, а, закончив разговор, неожиданно сказал: «Как хорошо мы о Раисе Максимовне поговорили, а теперь поеду готовить материал и - и будем чернить». От неожиданности я споткнулась на полуслове, потом спросила: «зачем?» Он несколько смутился и объяснил, что это - не в его компетенции. Что, конечно, не он сам будет «чернить», но все произойдет само собой, когда начнут «делать сюжет» и искать подробности, которые должны цеплять внимание. Справедливости ради скажу, что телесюжет получился доброжелательным, даже с попыткой пробиться к психологической достоверности - правда, отчасти в жанре «из личной жизни звезд», глубоко чуждом «жанру» самой Раисы Максимовны.

Хотя она была настоящей звездой последней советской эпохи – Перестройки. Во второй половине 80-ых пиар и создание имиджей еще не стали главной специальностью журналистов и (страшно подумать!) Интернет для нас еще не существовал. Несмотря на это, не будет преувеличением сказать, что современные «раскрученные» звезды могли бы позавидовать Раисе Горбачевой в известности, в неравнодушном и пристальном внимании, с которым следили за ней соотечественники и весь мир.

Сейчас, когда наскоро создаваемая советская мифология, встраивается в агрессивно - гламурную стилистику российских media, рассказывать о Раисе Максимовне сложнее, чем прежде, - но со временем все более очевидно, что любой рассказ о ней неизбежно становится частью мифа, который имеет собственную логику и историю. Само существование этого мифа есть наилучшее доказательство того, что имя Раисы Горбачевой - одно из значительных, знаковых и загадочных женских имен в истории ХХ века. Значительных – потому что она навсегда «Первая леди»: она создала эту роль в России - еще Советской, и приняла на себя все удары, которые, оказалось, ожидали «первую». Знаковых – потому что ее присутствие в публичном пространстве рядом с Горбачевым разрушало привычный облик Советской власти: это вызвало мгновенную реакцию в мире, разделенном холодной войной, и стало событием культурной революции, которая началась в СССР в конце 80-ых. Загадочных – потому что в необычной и человечески пронзительной истории ее жизни, так неожиданно, трагически оборвавшейся, есть тайна любви и женской личности, которая во все времена волнует и будит воображение.

Я познакомилась с Раисой Максимовной в 1997 году, когда она создавала свой последний проект, сразу же названный «Клубом Раисы Максимовны» и существующий под этим именем - теперь уже как проект Горбачев-Фонда.

Сначала был голос по телефону «это Раиса Максимовна, я хотела бы встретиться с Вами». За несколько дней до того мне сказали, что «позвонят по поручению Раисы Горбачевой», но она позвонила сама. Потом я не раз замечала, что доброжелательность и искреннее внимание к окружавшим в публичной жизни людям были особенностью ее стиля общения (может быть, он был «усилен» ее профессией социолога, который умеет разговорить и расположить к себе людей).

Во время встреч Клуба заинтересованное участие Раисы Максимовны в разговоре, ее способность замечать детали проявлялись постоянно, в самых незначительных, на первый взгляд, моментах. Представляла каждого по имени-отчеству («сейчас будете выступать или позже, Мария Ивановна?» - это к Маше Арбатовой, которую, кажется, никто так не величал), беспокоилась о том, чтобы всем было удобно, уютно («здесь холодно - возьмите шаль, вот чай горячий»). Ей хотелось и удавалось создать атмосферу непринужденного общения, в которой люди открыты и доброжелательны друг к другу.

Впрочем, не только вспоминая Раису Максимовну, какой она была в жизни, но, просто перелистывая ее фотографии, невольно проникаешься уверенностью, что, как говорится, по природе, она была очень эмоциональной, глубоко чувствующей и искренне расположенной к людям. Она переживала, сочувствовала, старалась помогать. В конце 80-ых слово и явление «благотворительность» только еще извлекали из забвения - Раиса Максимовна сыграла в этом исключительную роль, в которой была совершенно органична.

Ей было присуще редкостное свойство, которое называется старым русским словом милосердие. В книге «Я надеюсь» есть эпизод в республиканской детской больнице – он как раз об этом и в нем очень характерная - ее интонация: «… Сидела на низеньком стульчике молодая женщина, прижимая к себе трехлетнего малыша, и неподвижно глядела перед собой. Когда неожиданно увидела меня, сказала глухим, измученным голосом, без истерики: «Раиса Максимовна, помогите. Сделайте что-нибудь! Мы семь раз приезжаем в Москву, и только на седьмой раз удалось получить место в этой больнице. Но нас только обследовали и сказали: мол, возвращайтесь домой, мальчик безнадежен. Помогите!» У меня подогнулись колени. Взяла у матери ее малыша, стала гладить его по головке, и мы с нею обменялись взглядами, после которых слова не имеют значения… Потом, уже в кабинете главврача, доктора пытались убедить меня, что разумнее все же выписать мальчика: ведь он, практически обречен. «Но есть этот один шанс, и вдруг он – его…» Просила сделать все возможное. «Умоляю Вас», - сказала я».

Она занималась благотворительностью до конца жизни – перестав уже быть Первой леди и не имея тех возможностей, которые давал этот статус. Недоумевала, расстраивалась, сталкиваясь с тем, как трудно бывало достучаться до людей, к которым «Клуб Раисы Максимовны» обращался с просьбой поддержать очередной детский дом или общественную организацию.

Вспоминается концерт стипендиатов Фонда Спивакова, который Клуб устраивал в московском Доме журналистов. Сбор от концерта должен был пойти на медицинское оборудование для одной из московских детских больниц. Распространяли билеты, уговаривали друзей, искали знакомых из числа «новых русских» - все это было весьма далеко от нынешних пиар-кампаний, сопровождающих благотворительные мероприятия. Благотворительность в России возрождалась неохотно, и вызывает огромное уважение упорство, с каким занималась ею Раиса Максимовна и вся семья Горбачевых в 90-ые годы, когда дело это казалось совсем безнадежным.

…Несколько женщин, собравшихся осенью 1997-го вокруг Раисы Максимовны («инициативная группа», как она нас называла), сначала не предполагали, что «общественная деятельность» окажется столь серьезной и регулярной (за менее чем полтора года своего существования Клуб провел четыре больших конференции, несколько круглых столов и благотворительных акций). Не предполагали, что потребуется тщательно готовиться к выступлениям, вместе с Раисой Максимовной в деталях продумывать сценарии дискуссий, состав их участников. Полностью к этому была готова только дочь Горбачевых - Ирина, которая вместе с Раисой Максимовной начинала Клуб, была «все сразу» - организатором, исполнителем, участницей всех собраний.

В сентябре 1997-го, когда мы обсуждали идею будущего Клуба, Раисе Максимовне оставалось жить ровно два года, но поверить в это было бы немыслимо: внешне она выглядела почти такой же, какой была во второй половине 80-ых, когда советские граждане впервые увидели «жену Генсека Горбачева» в репортажах ежедневной информационной телепрограммы «Время». Много позже мне попалась статья из газеты «Paris Match», написавшей в апреле 1987-го: «Открыли Раису Горбачеву на Западе. Западные газеты увидели в ней тип Первой дамы, родившейся на Востоке. Что касается советских людей, то они об этом даже не подозревали».

Широко известно, что в СССР ей ставили в упрек пристрастие к «роскошным нарядам» - это представление упорно воспроизводится в СМИ. В 2005-м, когда в Горбачев-Фонде открывался экспозиционный центр, присутствовавшие «прилипли» к витрине с костюмом Раисы Максимовны, который был на ней в 1990 г. во время официального визита М.С. Горбачева в Испанию. Молодая журналистка с искренним изумлением произнесла тогда «как же скромно она была одета…» Если присмотреться внимательно, можно даже заметить, что Раиса Максимовна предпочитала «советский» стиль, но он удивительным образом выражал ее личность, соединяя простоту, изысканность и достоинство.

Она была элегантна, женственна и любима - все это было так очевидно, что многим соотечественникам, привыкшим к суровой и скудной повседневности, представлялось не только роскошью, но даже возмутительным вызовом. В этом легко распознать защитную реакцию людей, принимающих как должное «грубое» равенство мужчины и женщины и недоверчивых ко всему, что не проверено их опытом. Раиса Максимовна, конечно, над этим размышляла: еще в конце 60-ых годов она выбрала темой своей кандидатской диссертации «формирование новых черт быта колхозного крестьянства». Диссертация была социологическая - по тем временам рискованный шаг, прорыв к реальному знанию о советском обществе.

Она очень живо и отчетливо вспоминала о том, как ходила с анкетами по ставропольским деревням. Ее поразили рассуждения женщин о том, что хороший муж – тот, который «не пьет» и «не бьет». Эти женщины не были для нее только «объектом исследования». Разговаривая с ними, она ясно видела, как трудно и медленно складываются «новые черты быта» да и просто более человечные отношения в семьях из «колхозного крестьянства».

Мне до сих пор кажется, что в отношении к Раисе Максимовне причудливо соединялись изумление и раздражение, невольное восхищение и подозрительность, даже скрытый страх. Это говорило не о ней, а главным образом, о нас, тогда еще советских людях, довольно смутно представлявших себе, что такое публичная роль и публичная жизнь, но молчаливо признававших, что женщине могут быть доступны три роли: «работающая жена и мать», «назначенная партийно-советская деятельница» и «всенародно любимая артистка». Они легко опознавались, принимались – считались нормальными. Оставаясь советской по рождению и воспитанию, Раиса Горбачева в то же время олицетворяла иную норму. Став Первой леди, она «заставляла» советских людей принять ее, но для многих мужчин и особенно, женщин это значило признать, что жизнь могла бы быть прожита и прочувствована иначе. Это был вызов.

В последние годы жизни, Раиса Максимовна, вероятно, чувствовала себя более свободной говорить о том, что переживала, когда стала Первой леди. Наблюдательная и, что называется, «с воображением», перебирая впечатления того времени, однажды она вдруг сказала: «Мужчины в черных костюмах и одна Раиса Максимовна. Так страшно…» Мне запомнился этот почти кинематографический образ Женщины внутри патриархальной Власти. Ее одиночество, ее неуместность, если она - даже будучи женой Первого лица, с его согласия и при его полной поддержке – решается быть видимой и слышимой. Судя по всему, это не вполне понимали даже соратники Горбачева – члены «команды». Во всяком случае, один из самых близких его помощников – Георгий Шахназаров, выступая через год после смерти Раисы Максимовны, говорил, что ее значение «как явления российской жизни» открывается только теперь, после ее ухода.

То, что «явление» было женщиной и женой Генерального Секретаря ЦК КПСС, в годы Перестройки откровенно использовалось в борьбе против Горбачева. Тогда в СССР еще побаивались выступать на эту тему публично – западные журналисты, напротив, писали прямо, прекрасно понимая, что задевают один из самых чувствительных нервов политической драмы, и даже слегка на этом играя: «Раиса Горбачева великолепно олицетворяет обновление, которое ее муж стремится воплотить в жизнь СССР. До нее ни одна Первая дама СССР не стремилась привлечь к себе внимание. Ее стиль на западный манер интригует общественное мнение. Вот почему избрали Раису мишенью для нападок, чтобы ослабить позиции ее мужа».

Она любила и всегда во всем поддерживала Михаила Сергеевича – раскрывалась в этом и как женщина, и как личность. Надо было видеть, как вспыхивали ее глаза, когда во время встречи или конференции, которые проводил Клуб, ей говорили «Михаил Сергеевич сейчас приедет». В этой радости, которую она не могла скрыть, не было ни грана фальши.

Кто-то из современников написал о Раисе Максимовне: «она была политической тенью своего мужа». Напротив, одно из главных впечатлений от ее личности заключалась в том, что она никогда не была тенью. Женщина из поколения хрущевской «оттепели», для которой исключительно значимы были и любовь, и семья, и образование и профессия, и общественное служение - она стремилась выразиться, осуществиться. В отличие от большинства женщин этого поколения, ей это удалось - думаю, это тоже цепляло, озадачивало и заставляло многих искать простые («необидные» для других женщин) объяснения «феномена Раисы Максимовны».

Например, «ей просто случайно повезло – а другим нет», или «она же была женой самого большого начальника, поэтому у нее были огромные возможности и блестящая жизнь – другие всю жизнь бьются, мучаются, сводят концы с концами». Но Раиса Максимовна совсем не казалась человеком, которому все давалось легко и просто. Напротив, в ней, такой изящной и хрупкой, сразу чувствовались воля и сила характера – качества человека, привыкшего выстраивать себя и преодолевать препятствия. У нее была исключительно высокая планка требований к себе и окружающим, очень ясные представления о должном и правильном (и не должном, не правильном). Я бы сказала, что ей был присущ своего рода идеализм, который заставляет особенно болезненно переживать разочарования и несбывшиеся надежды. Поэтому то, что произошло в Форосе и после него, было для нее еще и тяжелой внутренней драмой.

В интервью людей, знавших Раису Максимовну, я встречала утверждение, что она не любила вспоминать о событиях августовского путча 1991-го. У меня совсем иное впечатление - она хотела говорить об этом. За две недели до ее внезапной болезни, когда я виделась с Раисой Максимовной последний раз, она опять вспоминала Форос. Опять повторяла, как поразило и испугало ее совпадение начала путча с датой (20 августа 1937 г.), когда был расстрелян ее дед Петр Парада, обвиненный в «контрреволюционной агитации». Вспоминала, как невероятная тревога не давала ей заснуть, а когда врач предлагал принять снотворное – отказывалась: «я боялась, что усну, потом проснусь где-нибудь в другом месте, далеко отсюда, а все убиты – и девочки тоже». Говорила о том, что, вероятно, всегда мучило ее: «тысячи и тысячи обращенных к тебе лиц, – и в них столько радости и благодарности, а потом те же люди - отвернувшиеся от тебя…».

Она как будто старалась объяснить себе самой произошедшее, но так и не смогла преодолеть травму памяти, в которой страх за мужа, дочь и внучек соединился с тем, что она «почувствовала пропасть», когда внезапно и грубо были разрушены порядок ее мира и доверие к людям.

В 90-ые Раиса Максимовна жила с ощущением, что в «новой России» полоса отчуждения и осуждения вокруг Горбачевых ширится. Поэтому Клуб был важен для нее, как возможность обратиться к людям и, прежде всего, к женщинам, с которыми она связывала надежды на какие-то изменения (говорила, что даже голосовала за Движение «Женщины России» на Думских выборах 1993 г.).

Когда мы готовились к первой конференции Клуба, названной «Современная Россия – взгляд женщины», невозможно было не заметить, как заботилась Раиса Максимовна, чтобы все было тщательно, достойно организовано и прошло «на уровне». Думаю, она всегда глубоко переживала ответственность публичных мероприятий и всегда волновалась – хотя благодаря внутреннему такту, умела это скрывать.

Раису Максимовну не забывали, и, оказалось, что спустя годы после Перестройки готовы были слушать и понимать. 30 октября 1997 г. на открытие Клуба, собрался большой зал. Пришло много журналистов, приехало телевидение. Вступительное слово, которое она произносила на той конференции Клуба (а потом и на всех последующих), было продумано и написано ее четким, аккуратным почерком на маленьких листочках, лежавших перед ней, когда она говорила - привычка преподавателя и лектора. Раиса Максимовна не читала текст, но должна была быть уверена в точности формулировок. Она всегда выступала очень ясно, логично и просто – без внешних «красивостей» речи и всегда стараясь объяснить, почему разговор, начатый Клубом, нужен обществу. Внимательно, неформально слушала других, заинтересованно вмешивалась, когда звучали мысль или предложение, которые ей казались важными, которые она не хотела потерять. В ней вообще поражало удивительно серьезное, вдумчивое отношение к делу, которым она занималась – вплоть до деталей, мелочей, на которые редко кто обратит внимание.

Вспоминая тогдашний Клуб, понимаешь, что российскому женскому движению, которому всегда так не хватало знаковых личностей, способных объединять вокруг себя, влиять на людей, возбуждать и удерживать внимание общественного мнения и СМИ, в лице Раисы Максимовны Горбачевой был предоставлен уникальный шанс. Кроме своей уникальной имиджевой привлекательности, она, бесспорно, понимала значение «женской составляющей» в российском обществе и сочувствовала женщинам. Она обладала гражданским темпераментом, искренне интересовалась социальными вопросами и была способна глубоко в них разобраться. Она хотела и умела поддерживать осмысленную совместную работу и, будучи по натуре лидером, не подавляла авторитетом, не навязывала свою точку зрения. Повторяя, что «наш Клуб не политический, не феминистский, не элитарный, не кулуарный», она, тем не менее, была терпима к разным взглядам и разнообразным персонажам. Раиса Максимовна верила в разумность российских женщин, их способность к солидарности. К сожалению, ни женские организации, ни феминистки, ни журналистки, ни женщины-политики – каждые по своим причинам и соображениям - не были готовы отозваться, подхватить предоставленный ею шанс и тем более, развивать его. Раиса Максимовна это понимала, но упорно продолжала заниматься Клубом, планировала его будущее.
Весной 1999 г. ее увлекла идея международной конференции, которая должна была называться «Человек и семья: преодоление насилия». Книги, которые собиралась прочесть, готовясь к ней, Раиса Максимовна взяла с собой в клинику Мюнстера. Эту конференцию Клуба, посвященную ее памяти, открывала Ирина Горбачева…

Уходя, Раиса Максимовна подарила нам возможность по-настоящему испытать со-чувствие. Это случается нечасто, и всегда как-то возвышает людей. В дни ее болезни, ей сказали и написали все слова признания, уважения, поддержки, как будто накопленные за годы и отложенные «на потом». Были (и есть), разумеется, те, кто так ее и не принял – но в «Общей газете» Егор Яковлев выразился тогда очень точно: «оказывается, мы ее любили».

Название книги Раисы Горбачевой звучит как заклинание - «Я надеюсь». Важно и, наверное, символично, что Первой леди в нашей истории – на переломе - была именно она. Это обнадеживает.

Оглавление