Ральф Фюкс

Мы говорили о великих видениях, о метафоре Общеевропейского дома. Идея объединенной Европы на базе общих политических ценностных представлений содержит в себе опасность, которая заключается в том, что эти слишком общие представления предполагают, будто следовало бы заново изобретать мир. Но в реальности придется исходить из уже существующих институтов европейского сотрудничества, европейской интеграции, которые нельзя отбросить для того, чтобы изобрести что-то совершенно другое. Это касается не только Европейского Союза, но и таких учреждений, как ОБСЕ, которая имеет очень важную функцию, когда речь идет о мониторинге парламентских выборов.

Еще одно важное учреждение, которое тоже представляет собой общеевропейское объединение, - Совет Европы, который стоит на страже прав человека, защищая европейскую Декларацию прав человека. Большим прогрессом является создание Европейского суда по правам человека, к которому могут обращаться и юрисдикции которого подчинили себя все члены Совета Европы. Это очень важный шаг в направлении интеграции, на котором могут основываться дальнейшие процессы.

Европейский Союз, являющейся в настоящее время объединением 27 стран - это гораздо больше, чем просто межгосударственный союз. Это шаг к созданию наднациональных учреждений и механизмов принятия решений. Это означает, что Европейский Союз – качественный шаг, преодолевающий старую концепцию национального суверенитета.

Тем самым, конечно, встает вопрос о демократии. Он возникает на новом уровне: возможно ли нечто вроде транснациональной демократии со всеми принципами, которые мы связываем с демократией, - разделение властей, транспарентность, демократический контроль исполнительной власти? В этом отношении Европейский Союз, безусловно, является лабораторией демократии. Мы ищем новые формы демократического волеизъявления на наднациональном уровне, которые должны развивать и как-то гарантировать.

Не стоит демонизировать европейскую бюрократию: если представить объем этой бюрократии, то есть число европейских чиновников, то их вряд ли будет больше, чем в управлении крупного города. Вопрос, правда, в том, как эта бюрократия вовлечена в демократические процессы политического волеизъявления и принятия решений. Важно, чтобы бюрократия не становилась самостоятельным игроком в рамках Европейского Союза.

 Возникает вопрос, достигла ли Россия той точки, где классический принцип национального суверенитета должен быть отринут в пользу хотя бы частичного разделения прав суверенитета и наднациональных институтов. Если проанализировать российскую политику в отношении стран Западной и Центральной Европы, можно заметить очень серьезную тенденцию к двусторонним отношениям, то есть к отношениям с отдельными странами. Пока еще нет впечатления, что Россия и Европейский Союз работают как равноправные партнеры.

Конечно, членство России в Европейском Союзе - это не вопрос сегодняшнего дня. Михаил Горбачев уже рассказывал, как занервничал Хельмут Коль, когда прозвучал этот вопрос. Конечно, довольно трудно представить, каким образом ЕС сможет интегрировать Турцию, если вообще когда-нибудь Турция будет принята в ЕС. И, может быть, характер ЕС полностью изменится в случае вступления в него России. Но я думаю, что на протяжении достаточно длительного времени речь еще не будет идти об этом. Тем не менее, речь идет о том, что кооперационные структуры, модели сотрудничества между ЕС и Россией должны быть усилены, включая создание совместных институтов, совместных органов.

Например, очень большую роль играет Договор о партнерстве и сотрудничестве, переговоры по которому, правда, продвигаются не очень быстро. Интересно, что в этом Договоре речь идет не о сотрудничестве в области, допустим, науки или экономики - то есть не только о понимании партнерства, сведенного, например, к одной лишь экономике. Речь идет о правовых понятиях, о стандартах демократии и правового государства. Речь идет о более интенсивном сотрудничестве гражданских обществ, партнерстве городов, программах молодежного обмена и т.д.

Иначе говоря, это довольно объемные рамки, довольно объемное пространство для интенсификации двусторонних отношений, для усиления доверия и связей друг с другом.

То же самое касается Европейской энергетической хартии. Она касается только определенной сферы, а именно сотрудничества в сфере энергетики между Россией и Европейским Союзом. Конечно, учитывая взаимные сырьевые интересы, этот вопрос имеет огромное значение. Энергетическая хартия сейчас застопорилась. Камнем преткновения стал вопрос: должен ли доступ к рынкам быть адекватным для обеих стран, должен ли он быть взаимовыгодным для России и европейских предприятий? То есть насколько открываются эти рынки, насколько распускаются государственные монополии? И стоит ли еще сильнее разделить государство, экономику в сфере энергетики? Примут ли такое разделение? И, конечно, таким образом, возникнет ли не только более интенсивная конкуренция, но и более интенсивное переплетение.

В заключение хотел бы коснуться пункта, который, наверное, является самым спорным (он уже, кстати, упоминался сегодня в дискуссии). Это вопрос сотрудничества в сфере политики безопасности. С конца 90-х годов существует не очень активное движение в направлении сотрудничества в сфере безопасности в рамках Совета Россия-НАТО.

Совет Россия-НАТО никогда, собственно, не просыпался для политической жизни, даже в лучшие времена. Насколько я могу судить, это всегда была техническая координационная комиссия со стороны военных. Но я думаю, что важная предпосылка и хорошее начинание – исходить не из того, что НАТО прекратит свое существование и распустится, а наоборот, подумать о том, как можно открыть НАТО или расширить НАТО настолько, чтобы из этого действительно получилось партнерство с Россией во имя безопасности.

Я говорю это потому, что в Польше и в целом ряде других стран Центральной и Восточной Европы существует ярко выраженная боязнь новой оси Берлин-Москва, боязнь возникновения новой германо-российской гегемонии, и корни опасений лежат глубоко в истории нашего континента. Поэтому у этих государств, естественно, есть колоссальная заинтересованность в членстве в НАТО, поскольку НАТО – многосторонний институт безопасности. Историческим прогрессом стало то, что возникло многостороннее сотрудничество в рамках НАТО, которое предполагает и вовлечение объединенной Германии.

Более реалистичный и более разумный подход – задуматься о том, как нужно изменить НАТО, бывшего естественным компонентом холодной войны, потому что старое противостояние НАТО и России – это анахронизм.

Думаю, гораздо реалистичнее говорить о членстве России в НАТО в среднесрочной перспективе, чем о членстве России в Европейском Союзе, и работать над тем, чтобы партнерство России и НАТО было наполнено жизнью. На мой взгляд, это вполне перспективно. Мы вполне можем говорить о членстве в евроатлантическом партнерстве во имя безопасности, основанном на общих ценностях и идеалах.

Существует очень широкий консенсус о выборе Европейского Союза, направленный на то, чтобы вместе с Россией создавать и развивать структуры коллективной безопасности. Если выразить это традиционной формой – надо создать структуры коллективной безопасности, которые основываются не на обороне друг от друга, а на представлении о наличии одинаковых и общих интересов безопасности, основанных на принципе взаимного отказа от применения силы.

Моя аргументация заключается в том, что такие структуры можно развивать, исходя из уже существующих структур безопасности в Европе и в Атлантическом пространстве - НАТО, европейская политика безопасности и защиты в рамках ЕС и ОБСЕ. Сегодня нужно задаться вопросом о том, что необходимо сделать в форме политических и институциональных мероприятий, чтобы обеспечить реализацию отказа от применения силы в общеевропейском пространстве.

Если говорить об Общеевропейском доме, то не надо представлять его себе дом с жесткими, устойчивыми стенами. Общеевропейский дом - это не какое-то здание, отгороженное от соседей. Более верно, на мой взгляд, представлять себе переменчивую архитектуру, в которой существуют различные сообщества, обсуждающие и решающие вопросы безопасности, экономики, интеграции, энергетики, совместной визовой политики, научного и культурного сотрудничества. Речь идет о системе концентрических кругов с разной степенью интенсивности интеграции, а не о жестко устроенном здании, в котором ты либо находишься - либо не находишься.

Поэтому вместо того, чтобы ставить глубоко экзистенциалистский вопрос: принадлежит Россия к Европе или не принадлежит, - будем говорить о вариабельной, изменчивой архитектуре европейской интеграции. Думаю, что это облегчит, по крайней мере, достижение частичной интеграции с Россией.

Европейский Союз является и союзом государств, и союзом граждан. Как союз граждан он существует в совместных общих выборах и наличии общего парламента. Таким образом, есть учреждения европейских граждан, которые уже начинают образовывать европейское политическое сообщество, которое возникает по ту сторону старого политического сообщества национальных государств. Возникает и общеевропейская политическая общественность.

Мы находимся на этом пути. Но это уже несколько больше, чем только серия точечных мероприятий – таких, как конференции и встречи. Здесь речь идет о необходимости создания совместных институтов.