Адам Михник

Я плохо говорю по-русски, но люблю говорить по-русски. Я научился этому языку благодаря русским демократам, когда мы - еще в подполье - издавали книги русского самиздата. Поэтому для меня русский стал языком свободы.

Я был среди тех, кто видел в политике Михаила Сергеевича Горбачева великую надежду. До конца жизни буду повторять, что благодаря Горбачеву - его храбрости, магнетизму, которым он обладал, и его решимости - сегодня мы живем как свободные люди. Вспоминаю, как в Польше очень многие, в том числе диссиденты, не верили, что генсек советской компартии говорит про свободу всерьез. Наши генсеки и генералы тоже не верили, что такое возможно - что «старший брат» говорит на языке свободы.

Хочу сказать еще об одном человеке. В 1977 году я имел счастье познакомиться с Генрихом Бёллем. Это было в Германии, в Кёльне. Белль очень сильно поддерживал меня и моих друзей. Я помню, он послал мне открытку, когда я сидел в тюрьме. Генрих Бёлль – это символ Германии, которую я люблю и уважаю.

Проект 89-го года – это, во-первых, демократия, свобода. Во-вторых - это правда о нашей истории и современности – о том, где и как мы живем. В-третьих - это рыночная экономика.

Скажу откровенно я не люблю капитализм, Но не нахожу ничего лучшего, чем рыночная экономика. Польский парадокс состоял в том, что опорой нашей оппозиции были крупные заводы, крупные предприятия. Они были крепостями «Солидарности», а силой были забастовки. Интеллектуалы обладали моральной силой, а физической силой были рабочие. Они выиграли полякам свободу, и они же стали первыми жертвами своей победы - жертвами капитализма. Говорят даже, что в Польше рабочий класс проиграл в «классическом» смысле.

В чем состоял наш невероятный успех В том, что благодаря политике Михаила Сергеевича Горбачева реформаторы в польской компартии получили возможность найти компромисс с оппозицией. Во времена Брежнева это было просто невозможно, поэтому для поляков эпоха Брежнева - это военное положение. Эпоха Горбачева – это компромисс поляков между собой.

Какие проблемы для Европы я вижу сегодня Во-первых, коррупция как элемент политического строя во всех посткоммунистических странах - но думаю, что и в западноевропейских. Во-вторых, авторитарные тенденции. Кажется, Россия – своего рода модель, поэтому в России эти тенденции острее, чем в других странах.

Полагаю, например, что суверенная демократия – идея не одного только бывшего президента России. Суверенная демократия означает, что можно «суверенно» сажать в тюрьму своих оппонентов, и никто ни в Брюсселе, ни в Страсбурге не скажет ни слова. Во времена Михаила Сергеевича Горбачева не было такой «суверенной» демократии - оппонентов не сажали в тюрьмы, а выпускали. Об этом не надо забывать.

У нас в Польше были у власти Лех и Ярослав Качиньски - «суверенные демократы», которые хотели сажать в тюрьму тех, кого не любили. В конце концов (и это моя национальная гордость), через два года мы их сместили.

Хочу сказать, что сегодня я вижу еще одну опасность - опасность взрыва дикого этнического национализма. Балканы, здесь самый главный пример. Но можно посмотреть также на Испанию, на Францию, где тоже существуют серьезные национальные проблемы. Все конфликты последнего времени, например, словацко-венгерский или польско-литовский, – абсурдны. Националистические эмоции разжигают не друзья-демократы, а те, которые, называя себя патриотами, любят родину так сильно, что готовы ее уничтожить.

Демократия - это самое важное. Размышляя, почему Гитлер выиграл в Германии, я пришел к выводу потому что тогда никто не хотел защищать республику - все, включая коммунистов, были против республики. Сегодня надо защищать республику, защищать демократию. Если в наших странах победит демократия, то победит мир и мы все.