Бонвеч Бернд

У меня в жизни было несколько политических разочарований. Все они связаны с Советским Союзом и коммунизмом. В 1953 году я плакал, как немец. В 1956 году я плакал, как европеец. И в 1968 году я больше не плакал, но все-таки сочувствовал чехам и словакам. Но в отличие от господина Фюкса я не списал советский социализм из списка жизненных. И удивительно, что все-таки надежда осталась. Я не левый, вообще нет. Я участвовал, конечно, в студенческих собраниях в 1968 году в Германии, Америке. Но как боязливый человек, я не любил силу. Я после 21 месяца службы в армии отказался от этого. Я, наверное, старший живой отказник. И до сих пор придерживаюсь этого мнения. Поэтому я не любил тех, кто выступил против немецкой армии, но за борьбу во Вьетнаме с ружьем в руке и т.д. И хорошо помню, они выкрикивали: «Кто изменил нам? Это социал-демократы» . Они выступили против якобы «фашистского характера» Федеративной Республики и говорили о «репрессивной толерантности» – а это одна из выдающихся черт либеральной демократии. Но наши студенты выкрикивали, что это обман – толерантность. И были другие нехорошие свойства этому студенческому движению.

Что осталось от этого движения? Новый образ жизни, как выразил Алексис Берелович. Но это не идеи Вильгельма Райха, не Маркузе, не Адорно, речь идет в самом деле об Освальд Колле и Беате Узе. Сексуальная революция - учили нас, как вести себя в кровати и т.д. Не следует преувеличивать заслуги студенческого движения кроме одной: оно дало толчок собственным реформаторским настроениям и силам нашего общества, нашей политической системы.

Я думаю, что именно самый лучший опыт в моей политической жизни – это перестройка. Такие надежды! Я стал новым человеком тогда, как критик коммунизма. Но все-таки такие надежды на перемены. Я думаю, что все-таки возможно была эта перемена, но эти времена прошли и сегодня – 2008 год. Что осталось от этих реформаторских устремлений советского общества, а именно интеллигенции? Где осталось развивающееся гражданское общество? Где осталось оно? Не надо ждать насаждения этого общества от правителя, Оно должно самой собой формироваться.

Горбачев М.С. В этом здании.

Бонвеч Бернд. Не хватит, что мы собираемся здесь как единомышленники.

Горбачев М.С. Да, но мы расходимся.

Бонвеч Бернд. Я все-таки поддерживаю надежды на улучшение ситуации. Приведу последний пример моего опыта как директора Германского исторического института. Мы собираем людей разных политических убеждений и не исключаем никого.

Горбачев М.С. Фашистов исключаем.

Бонвеч Бернд. Не в этом проблема. Надо определить, кто фашист и кто нет. Другое дело, пригласили бывшего германского дипломата. Он выступил и выступил бывший советский дипломат, сегодняшний российский ученый и довольно «деревянно» он выступил. Но все-таки в дискуссии я был единственным, кто критиковал его за его высказывания. Кстати, Тоже в отношении советского руководства времени перестройки. А потом коллеги-ученые спросили меня: »Почему вы пригласили этого идиота?» Я им ответил: «А почему вы не критиковали во время дискуссии этого идиота?»

Это напоминает мне о том, что когда-то был вопрос в 1988 году: почему все молчали? Вы помните эти события, статью Андреевой. Несколько недель все реформаторы молчали. Я думаю, что это сегодня тоже показывает себя, что люди с другими, предполагаемо не официальными мнениями предпочитают молчать в таких ситуациях. И я надеюсь, что все-таки эта ситуация меняется в сторону лучшего.