Иноземцев В.Л.

Я постараюсь остановиться на вопросах, которые Вы поставили в начале обсуждения. Мне кажется, что сама по себе дискуссия о многополярном и однополярном мире не очень предметна – просто потому, что мы сегодня сталкиваемся с ситуацией, когда от того, как назвать этот мир, меняется не слишком многое. Да, американцы упоены рассуждениями об однополярном мире, но в действительности возможности американской гегемонии не так широки и не так огромны, как это может показаться.

Мы видели Ирак. Я думаю, что в ближайшие десять-пятнадцать лет еще случатся события, которые станут поводом и предпосылкой для пересмотра этой гегемонистской внешнеполитической стратегии Соединенных Штатов Америки. Говоря же о многополярном мире, нужно, прежде всего, поставить вопрос: что такое многополярный мир; и видели ли мы его когда-нибудь, за исключением последних ста лет? Уверен: «многополярный мир» – детище ХХ века. Борьба между отдельными государствами и поддержание баланса сил в Европе (что происходит со времен Вестфальского мира) – это одна ситуация. А многополярный мир – это такой мир, в котором этот баланс сил фактически устанавливается на международной арене.

Предпосылки для такого баланса сил впервые появились в конце ХIХ века, когда европейские державы стали контролировать весь мир – и с этого момента можно говорить о многополярности. Замечу: всякий раз эта «многополярность» заканчивалась большой войной. Это очень опасное, на мой взгляд, состояние. Это состояние неустойчивости.

И поэтому, конечно, мне бы казалось, что стремиться к миру в чистом виде многополярному сегодня не очень правильно. Я поставил бы вопрос несколько иначе. Гораздо более существенно то обстоятельство, насколько мир упорядочен. Он может быть однополярным, но вполне упорядоченным, функционирующим на основе четкого понимания международного права. И он может быть многополярным, но конфликты между государствами могут решаться войной – и такой многополярности я не хочу. Основная проблема ближайших 20-30 лет состоит в том, удастся ли нам выстроить некий новый порядок. Совершенно правильно говорилось о том, что кто его создаст – неважно: одна ли великая держава, конгломерат ли государств, несколько противоборствующих стран договорятся о чем-то... Если он возникнет, это будет означать некую достаточно серьезную перспективу. Если нет – хаос продолжит нарастать.

Давайте смотреть на вещи реально. Россия сейчас «поднимается» в мировой политике. Но она поднимается во многом через создание каких-то управляемых хаосов (таких, например, какие мы поддерживаем сегодня в Закавказье с его «непризнанными государствами»). Китай «поднимается» в мировой политике. Но посмотрите, что китайцы делают в Судане! Они нагло поддерживают суданское правительство, вопиюще нарушающее все нормы международного права и права человека в Дарфуре. Да, китайцы прекрасно могут использовать право вето в случае, если мировое сообщество начнет предпринимать какие-то санкции по отношению к Судану. И это все будет не только соответствовать нормам современного международного права, но и «способствовать» построению многополярного мира. Однако, я думаю, такая многополярность миру не слишком нужна.

Каким может быть этот новый порядок? Я этого не знаю. Сегодня здесь много говорили о глобализации. «Глобализация» – это распространенный термин, за которым ничего не стоит, и я в этом глубоко убежден. В ХIХ веке, когда развивались колониальные системы, схожий процесс именовался либо вестернизацией, либо европеизацией. Тогда был понятен его субъект. «Глобализация» – это термин, скрывающий растущую анархичность мира. Анархичность сейчас выгодна американцам. Она выгодна и китайцам, и даже российской политической элите. Но, от того, что этот процесс выгоден многим, совершенно не вытекает, что кто-то им управляет. Им не управляет никто, к сожалению. И это очень печально. Здесь скрыта самая серьезная, на мой взгляд, проблема современного мира, более серьезная, чем многие иные проблемы, начиная от глобального потепления и заканчивая мировым неравенством.

В мире нарастает хаос. И задача номер один на ближайшие полвека (как минимум) – каким-то образом упорядочить то, что происходит в мире. Кто это сделает – неважно. Важен результат, а не его субъект. Способна ли в мире сложиться коалиция из ответственных стран, и кто может оказаться в их числе? Я думаю, что в первую очередь среди них будет костяк в виде США и Западной Европы. К ним примкнут страны Северо-Атлантического альянса, в первую очередь Канада. Я думаю, что сюда же начнут тяготеть «западные» страны Южного полушария, типа Австралии и Новой Зеландии; возможно, Бразилия, возможно, Индия, о которой сегодня тоже говорилось. Потому что Индия, с одной стороны, опасается Китая, с другой – исторически тяготеет к западному блоку больше, чем к России.

Единственным, кто явно не вписывается в эту конфигурацию, является Китай. Это страна, которая окружена в Азии, мягко говоря, не слишком-то дружественными соседями в лице Южной Кореи, Японии, Вьетнама и Ин­дии. Страна, которая еще долго будет выстраивать адекватные отношения с Соединенными Штатами. И видя такой возможный конгломерат стран, не слишком дружественных Китаю – причем стран, заинтересованных в новом мировом порядке – блокироваться с Китаем, на мой взгляд, России было бы крайне опасно, если не самоубийственно. Блокироваться в виде младшего партнера с партнером, которому все враги, – это не лучший ход в политике.

Теперь к следующему вопросу: о скорости кристаллизации этой новой глобальной конфигурации. Мне кажется, что процесс будет медленным. Какое-либо понимание нового мирового порядка сложится не раньше, чем через 30-40 лет – и предшественником этому будет новый виток хаоса. Я думаю, будет еще не одна ситуация типа иракской. Случится несколько крупных размолвок внутри западного мира. Будут серьезные проблемы на периферии. Начнутся неконтролируемые события и в исламском мире. Случатся новые гражданские и этнические конфликты и в Африке.

И когда накопится критическая масса проблем, мировое сообщество, ведомое в первую очередь Западом с примкнувшими к нему некоторыми латиноамериканскими странами и, скорее всего, Индией, может предпри­нять какие-то серьезные усилия для налаживания нового порядка.

В чем бы я видел идеальный вариант этого большого альянса, который мог бы стабилизировать мир? Этот альянс был бы идеален, если бы он был создан с участием Соединенных Штатов, но выход Соединенных Штатов из него не похоронил бы сам альянс. Иначе говоря, чтобы Запад: США, страны ЕС; Канада, Австралия, крупные латиноамериканские государства типа Бразилии, вполне идущие в рамках цивилизованной политики европейского свойства; возможно, Индия как серьезный, главный контрагент в «третьем мире» сумели бы создать некую мировую коалицию ради порядка. Если бы американцы начали ломать этот порядок, то выход Америки или ее постепенное угасание не вызвали бы краха этого альянса. Таким я вижу оптимальный сценарий на ближайшие 50-70 лет. Не знаю, насколько он реалистичен.

Что касается России. Здесь много уже говорилось о нашей стране, и я не хочу повторяться. Самая большая наша проблема – в том, что мы сами не знаем, чего хотим. Это легко заметить по всем нашим международным инициативам. Мы не знаем, чего хотим, и очень быстро (и исключительно реактивным образом) поддаемся на какие-то непонятные сигналы, которые к нам направлены. Вспомните начало правления господина Путина, 2000-й год. Если я не ошибаюсь, сразу же стала слышна «постсоветская» риторика, говорили о возрождении связей и контактов, имевшихся с советской эпохи. О том, что мы утратили связи с очень серьезными и хорошими союзниками. Начались контакты и с Фиделем Кастро, и с Ким Чен Иром, и с Каддафи. То есть был начат очень странный внешнеполитический эксперимент.

Затем случилось 11 сентября. И тут же – это большой политический талант – последовал звонок Дж.Бушу, и начались новые отношения с США. Вряд ли можно было предполагать, что эти отношения будут отношениями равных. Но, по крайней мере, сигнал был послан. И он был принят. Возник  период российско-американского сближения. Почему? Отчасти перед нами стояли схожие проблемы. Отчасти была схожая риторика. Отчасти казалось интересным дружить с первым человеком в мире. Но вскоре американцы засобирались в Ирак, и они тут же были преданы в Москве яркой анафеме. Российский президент повернулся к Европе – да так, что чуть-чуть не сложилась ось «Москва-Париж-Берлин».

Все было бы хорошо, но затем пришел 2004 год – и поддержка ЕС за­конности на выборах в Украине нарушила все. Путину перестали должным образом улыбаться в европейских столицах, и Москва, не теряя времени, тут же переориентировалась на Китай. Теперь улыбаются в Пекине. Через какое-то время не будут. Куда будем переориентироваться дальше?

Это убогое, в полном смысле слова, желание бежать туда, где тебе расстилают красную дорожку, вызывает оторопь. Тут говорилось о том, что Россия – это территория между Европой и Китаем. Но между нами и Китаем есть еще Средняя Азия. И в ней существуют огромные интересы – и наши, и китайские. И китайцы очень жестко будут отстаивать свои интересы. Они уже представлены там сильнее, чем Россия. И они будут усиливать свое присутствие. И никакая Шанхайская организация сотрудничества никого не спасет (как не спас и пакт с Риббентропом), если китайцы пойдут в Среднюю Азию со своими экономическими интересами. И борьба за нефть и ресурсы там будет очень серьезной. Будет меньше политеса в отношениях Пекина и Москвы – куда будет поворачивать российская внешняя политика? Уже испробовали все. Где следующее направление? Это большая загадка для меня, потому что я не вижу логики в этих движениях и поэтому не могу предположить, каким будет следующее.

Уже говорилось, что серьезным фактором в российской внешней политике в последние десять лет стало налаживание тесных прагматических отноше­ний с зарубежными странами в сфере коммерческих проектов. У нас теперь есть лоббисты в политических элитах разных государств. Мы тратим на них, замечу, большие деньги. Но есть ли у нас, что лоббировать?! Вспомним Италию. Потрясающий был заключен контракт о вхождении компании Alenia в проект постройки самолета RRJ-100. Ну и где самолет? Увы, он так и не взлетел. Уже все вице-премьеры ездили на взлетную площадку, колдовали вокруг. Выкатывали этот муляж, показывали журналистам. Уже контракты на поставку это «Фантома» (в прямом смысле слова) понаподписывали. А самолета нет. Индия, говорили только что тут наши товарищи – отличный партнер. Наверное. Только по «Адмиралу Горшкову» уже кинуты индусы. А сейчас еще и по серии противолодочных кораблей тоже. Подписать теперь контракты у нас уже получается. И то же самое с мифическим «прорыв в Европу» на основании новых технологий:  норвежский заказ на «Севмаше» сорван. И так будет всегда. Потому что лоббировать нужно что-то реальное, а не пресловутый «имидж страны». У американцев есть хорошая фраза: the true quality sells itself. А мы-то чем занимаемся?! Кому очки втираем?

Следующий вопрос – по поводу того, куда мы «смотрим». Говорилось о том, что Россия якобы находится между тремя «центрами» – исламским, атлантическим и китайским. Мне кажется, что эта система на самом деле более проста. Исламский мир пугает многих фундаментализмом, агрессивностью и нестабильностью. Но сегодня он России напрямую не угрожает. Во-первых, есть достаточно большая буферная зона. Во-вторых, сам исламский мир раздроблен. Нельзя говорить о каком-то арабском единстве. В каждой из арабских стран имеются внутренние противоречия:  этнические, религиозные, идет борьба элит. Крайне сложно предположить, что исламский мир пойдет куда-то единым фронтом в обозримом будущем.

Атлантический мир – здесь тоже условность. Еще Д.Муази в 2004 году в «Foreign Affairs» очень правильно писал, что итогом «холодной войны» стало изменение политической конфигурации: во время «холодной войны» было две Европы и один Запад, Была Берлинская стена, Западная Европа и Восточная – и единый Запад. Сегодня есть два Запада и одна Европа – Европа объединенная. Между Соединенными Штатами и Европой нарастает определенная напряженность. Не раскол, не конфликт, конечно, но напряженность – ее нельзя не видеть. И Россия позиционирована сегодня не между арабским и атлантическим «мирами», а между Европой и Китаем. Эти два центра экономической и политической мощи развиваются достаточ­но быстро. Европа, пусть и экстенсивно, прирастает новыми странами и усиливается политически и экономически, и даже реформирует «под себя» глобальное законодательство.

Итак, с одной стороны у нас европейцы, с другой – китайцы. Никто из них не пойдет на нас войной – но все равно «напряжение» в этом «евра­зийском силовом поле» очень велико. Нас пытаются пробовать на разрыв между европейской частью и азиатской частью. При экономике в 3-4, даже 5% глобального ВВП против двух конгломератов с экономиками по 20% ВВП мира очень сложно бороться. Тем более опять-таки наши пресловутые 5% очень «неустроены» – и инфраструктурно, и политически, и социально.

Вопрос о союзниках важен. Я готов слушать любые мнения по поводу того, насколько значим союз с Китаем. Но у нас существует национальная элита, которая на деле не может нормально вести дела и договариваться даже с братьями по СНГ. Мы потеряли тут уже семнадцать лет – гигантский срок. Через семнадцать лет после Римского договора – в 1973 году – в ЕС постучалась Англия. В СНГ же все стараются как можно дальше отойти от России – как от зачумленной. И если мы с украинцами и коллегами их Сред­ней Азии не можем договориться, говоря на одном клептократическом язы­ке, как с китайцами товарищи из Кремля собираются договариваться? Я не знаю. Я не уверен, что проблема границы снята. Китайцы не считают так. Это только в Кремле так считают. Нет договора о границе. Есть очередное урегулирование. Посмотрите любые записки к пленуму, любые пропагандистские материалы, распространяющиеся в Китайской Народной армии – нет еще окончательного решения. Не снят вопрос.

Можно мечтать о чем угодно. Сотрудничать с Китаем – замечательно и выгодно. Но посмотрите: товарооборот с Китаем всего на 6% больше това­рооборота с проклинаемой во всех российских средствах массовой инфор­мации Польшей. А с ней-то, почему мы не стремимся договариваться? Разве она – менее выгодный партнер? Ведь на душу населения польского товарооборот с Россией почти в 36 раз больше, чем на душу китайского. И кто в нас больше заинтересован?! Почему тех, кому мы нужны, мы всегда отталкиваем? Поэтому я считаю, что наша внешнеполитическая перспектива лежит в Европе. Однако, что печально – мы не только не хотим поворачиваться в эту сторону, но наша элита всячески пытается дискредитировать саму эту возможность. С президентских выборов снимают безобидного господина М.Касьянова и выводят на них А.Богданова, отлично отрабатывающего кремлевские деньги и дискредитирующего всякое сближение с Европой.

Что касается Дорожных карт развития отношений с Евросоюзом. Это, конечно, пустое. Документ, в котором не прописано ни одно ведомство, ответственное за выполнение того или иного решения. Где нет ни одной  даты. Конечно, никаким реальным планом эти «дорожные карты» не являются. Но мне все-таки кажется, что близость к Европе для России – это  историческая данность. Наша история – это европейская история. Даже в самые трагические исторические моменты русские тянулись к Европе, а не к Востоку. Да, после революции была небольшая российская диаспора в Харбине и Шанхае, куда ушли через Дальний Восток многие белые офице­ры. Но это был очень маленький осколок этой миграции. Большая ее часть нашла свой приют на Сен-Женевьев-дю-Буа. Реально Россия всегда была по менталитету европейской страной – не американизированной, а именно европейской страной. И в этом отношении мне кажется, что у нас есть «естественное тяготение» в сторону Европы. Главное, чтобы политики – и с европейской стороны, и с российской – не ставили бы на этом пути искусственных препятствий. А виноваты сегодня и мы, и они. Я согласен с многим из того, что сказал президент В.Путин в Мюнхене. Он произнес очень разумные слова. Он просто привел очень плохие, примитивнейшие, аргументы в пользу своей позиции. Но слова были разумные. Мне кажется, наша перспектива – на Западе. А как ее выстрить – это вопрос и к европейцам, и к американцам, и к нам.