Книга "Горбачев. Его жизнь и время", опубликованная в оригинале в 2017 году, выходит в России в издательстве Corpus. Ранее Таубман уже писал о советских руководителях: его предыдущая книга была посвящена Никите Хрущеву, занимался он и исследованием американской политики Сталина.

 

– То, что американец написал биографии ваших бывших руководителей государства, немножко странно. Но для меня было честью написать биографию сначала Хрущева и сейчас – Горбачева, – рассказал Таубман. – Первым фактором, повлиявшим на меня, была холодная война. В 1950-е годы я учился в средней школе и очень интересовался этой темой, Хрущевым, Эйзенхауэром, Кеннеди. В сентябре 1959 года Хрущев побывал в Нью-Йорке, и он проехал в ЗИЛе мимо толпы людей, среди которых был и я. Мои дедушка и бабушка, родители моей матери, эмигрировали из России, из Николаева, в 1906 году в Нью-Йорк. Это тоже повлияло на меня. А уже учась в институте, я размышлял над вопросом: был ли путь от Маркса до Сталина логичным, неизбежным, или это было извращением Маркса? Моя дипломная работа в Гарварде была о Бухарине. В 1982 году была издана моя книга "Американская политика Сталина". После этого я начал работать над темой американской политики Хрущева, несмотря на то что в Советском Союзе не было доступа к архивам. В 1986 году я после переговоров с издательством начал работать над биографией Хрущева, хотя до этого никогда не писал биографии и не знал, как это делается, и через 14 лет закончил рукопись. Книга была издана в 2003 году (автор получил за нее Пулитцеровскую премию. – РС). Я подумал, что теперь, очевидно, надо писать о Горбачеве, потому что он продолжил реформы Хрущева, пошел гораздо быстрее и дальше. На это мне понадобилось 11 лет. Я и моя жена Джейн, которая преподает русский язык и редактировала мою книгу, интервьюировали Горбачева восемь раз, бывали в Ставрополе, откуда он родом, и там беседовали с людьми, работавшими вместе с ним и против него. Мы работали в архивах в Москве и в Ставрополе. В Америке я имел возможность поговорить с госсекретарем при Рональде Рейгане Джорджем Шульцем, а также с Джеймсом Бейкером – госсекретарем при Джордже Буше – старшем и с самим Бушем.

 

О работе Таубмана рассказала политолог Мария Липман:

 

– С Биллом Таубманом и с Джейн я познакомилась в 1988 году. Это был год, когда политические новости неслись невероятным потоком. Было ощущение, что мы живем непосредственно в истории. На наших глазах происходило разрушение коммунистической системы и исчезали одно за другим ограничения, стеснявшие нашу жизнь. Трудно представить себе иностранцев, которые в большей степени могли это с ними разделить, чем Билл и Джейн. Помимо прочего, им помогало то, что у них была разная оптика. Друзья Джейн – это люди, так или иначе связанные с литературой, с интеллигенцией. Друзьями Билла были серьезные мужчины в костюмах и с галстуками. Именно в 1988 году эти мужчины с галстуками стали центрами внимания не в меньшей степени, чем те, кто имел отношение к культуре и литературе. В том году Джейн и Билл приехали в Советский Союз всей семьей, с детьми, и жили не в гостинице, а в квартире, и это еще больше помогло им погрузиться в ту советскую жизнь, которой мы все тогда жили. Я думаю, что та поездка и воспоминания о ней сыграли свою роль в написании Биллом книги, которую мы сегодня представляем.

 

Михаил Сергеевич говорил Биллу Таубману: "Горбачева трудно понять", характерным для себя образом отзываясь о себе в третьем лице. В книге есть высказывание Андрея Дмитриевича Сахарова, который тоже говорит, что он Горбачева не понимает. Свидетельство того, насколько трудно понять Горбачева, – разные его оценки в нашей стране и на Западе. На Западе его превозносят, он награжден Нобелевской премией мира, он, несомненно, является одной из самых знаменитых фигур XX века. В России он у многих вызвал ненависть. Сейчас, мне кажется, острые чувства притупились, но я думаю, что в России немного людей, склонных считать Горбачева великим человеком. Хрущев тоже не был зачислен своими соотечественниками в эту категорию. Между тем Горбачев сокрушил античеловеческую, тупую и жестокую машину. За это ему благодарны те, кто видел эту машину именно такой, и внутри нашей страны, и в тех странах, где Советский Союз был оккупантом, – выразила мнение Мария Липман.

 

Книга начинается с описания самых ранних лет, с детства Горбачева:

 

 

 

Мария Липман рассказывает, что Михаила Горбачева сначала рассматривали как еще одного в общем ряду советских генсеков, но это впечатление поменялось очень быстро:

 

– Мне хочется обратить внимание на тот период, когда Горбачев только-только стал просто генсеком, правда, таким, который еще умел произносить не совсем обычные слова. Но к тому времени слова, доносившееся сверху, до такой степени обесценились, утратили какой бы то ни было смысл, что никто не обращал внимания, что говорит еще один генсек, даже если в отличие от своих предшественников он не был полутрупом и был способен четко артикулировать. Но слово "перестройка" входило в политический язык, и уже кто-то из моих друзей сказал: "А вдруг это все-таки всерьез?". Мы стали думать, что Горбачев должен сделать, чтобы мы ему поверили, и предлагать вещи, казавшиеся даже нам самим глупой, совершенно несбыточной фантазией. Я сказала: "Если он выведет войска из Афганистана". Кто-то другой – "если начнут возвращаться на волю диссиденты". Кто-то – "когда закроются распределители". Кроме распределителей, все остальное начало сбываться буквально через несколько недель.

 

Было интересно прочесть в книге Билла Таубмана, что похожую программу действий Анатолий Черняев – самый умный, самый глубокий помощник Горбачева – составил еще раньше. И даже не для Горбачева, а для Андропова, который виделся ему реформатором. В общем, очень скоро пришлось поверить, что Горбачев и перестройка – это всерьез. И, наверное, был момент, 1989 год и I Съезд народных депутатов СССР, когда перестройка захватила действительно массовую, общенародную аудиторию. В книге есть трогательная сцена, когда Горбачев подходит к народу на улице (а он много раз это делал) и какая-то женщина ему говорит: "Михаил Сергеевич, будьте поближе к народу". А он с улыбкой отвечает ей: "Да уж куда ближе? Я тут стою так, как ни один генсек не стоял".

 

И при этом Горбачев все-таки не стал народным политиком, потому что, даже допустив демократические выборы, он отказался от попытки получить народную легитимность. Его легитимность с самого начала и до конца покоилась на положении во главе системы, в которой он чувствовал себя как рыба в воде. И он умел выходить победителем даже из самых трудных ситуаций. Ему было очень горько видеть, как плохо живут советские люди, особенно при том, что он начал путешествовать за границу и узнавал, как живут там. Он заявлял о своем желании реформировать экономику, но не слишком прислушивался к советам тех, кто говорил, что знает, как это сделать. Как Билл Таубман пишет в своей книге, экономический советник появился у него только в 1989 году, пять лет ушло на бесплодные попытки справиться с экономикой… Цитата из Анатолия Черняева: "Он страшится разгула рынка, боится свободных цен, боится распустить колхозы и совхозы". В конце 1980-х годов Горбачев сказал: "С ценовой реформой мы опоздали лет на 20, так что она подождет еще два-три года". А экономика тем временем уже совершенно разваливалась. Горбачев невероятно долго решал вопрос, можно ли вслух произносить слова "частная собственность".

 

Практически сразу после I Съезда народных депутатов, как свидетельствует Черняев, началось скольжение перестройки по наклонной вниз. И чем сильнее разваливалась система, тем, по воспоминаниям Черняева, и не только его, Горбачев больше проявлял склонность не слушать тех, кто вокруг него, кто пытался указать ему на то, что какие-то его действия неверны. В книге много отчаянных цитат соратников, советников, связанных с тем, что Горбачев перестал их слушать. Горбачев категорически отвергал насилие, но при этом все равно оказался в ответе за кровь и гибель людей. В Грузии, в Риге, в Вильнюсе… Горбачев преуспел в другом – он дал людям свободу. Благодаря резкому ослаблению цензурных ограничений трибуну получили не только писатели, ученые, но и обыкновенные люди. И еще получили свободу страны Восточной Европы, которые совершили "бархатные" и не очень революции и свергли своих лидеров, опиравшихся на советское военное присутствие. К концу своего правления, это тоже цитата из книги, Горбачев сказал: "Главное завоевание перестройки – это демократия и гласность". К сожалению, ни свобода, ни демократия, ни гласность не трансформировались в экономическое благополучие, и жизнь становилась все труднее, дефицит – острее. И упоение свободой уступило место гневу и раздражению. И несмотря на все свое чутье, в конце концов Горбачев стал жертвой заговора людей – таких как Крючков, Лукьянов и Болдин – которым он на тот момент доверял больше, чем реформаторам…

 

Книга Билла Таубмана, как он сам сказал, – это американская биография. Возможно, с одной стороны, для русского читателя в этом есть изъян, потому что мы помним очень многое живой памятью. Но с другой стороны, в том, что это – американская политическая биография, есть и огромное достоинство. Отечественные книги о современной политике, как правило, превращаются либо в апологию, либо в осуждение. Книга Билла Таубмана не пытается ни превозносить, ни клеймить Михаила Горбачева, это портрет сложного человека. Невероятно смелого и при этом излишне осторожного. Склонного к компромиссам, даже к двуличности (присущей, в общем, любым политикам), но при этом идеалиста и даже мечтателя. Визионера, ограниченного коммунистическим образованием. Оптимиста, ставшего трагической фигурой. Человека, чьи действия перевернули мир, хотя были не до конца понятны даже ему самому, – сказала Мария Липман.

 

Журналист и культуролог Юрий Сапрыкин считает, что ценность книги в том, что она может напомнить жителям России о внешнем образе Горбачева, который сильно отличается от внутреннего:

 

– Мне кажется очень важным то, что эта книга напоминает нам сегодня о той глобальной роли, которую сыграл Горбачев. Образ Горбачева, доминирующий сегодня в России, – это образ слабого политика, пошедшего на поводу у Запада и развалившего страну. Массовое общественное сознание оперирует этим стереотипным образом, который чудовищно несправедлив. Эта книга напоминает и сегодняшним, и будущим ее читателям, что это действительно великий политик. Он принес России те свободы, которые с тех пор всем правителям (в том числе нынешним авторитарным правителям) так и не удалось до конца отобрать и, наверное, никогда не удастся. Он дал возможность нам быть разными – не только у себя на кухне, но и в публичном пространстве, в экономической жизни. Он создал сложное российское общество, которым – я очень на это надеюсь – невозможно управлять так, как это делали тоталитарные режимы XX века. Конечно, ошибки Горбачева можно перечислять бесконечно (недооценил национальный вопрос, не было четкого плана реформирования экономики и так далее). Но если вспомнить сейчас конец 1980-х годов, то надо признать: смелость и неожиданность Горбачева – как личности и как политика – тогда совершенно захватывала дух. Из-за этого даже люди, которые изначально относились к нему критически, часто не обращали внимания на его недостатки. Настолько невероятно выглядело то, что он делал во внутренней и в мировой политике. Эта неожиданность, эта смелость заставляла людей на самых разных политических флангах подозревать, что Горбачев ведет двойную игру. Действительно, ответ на вопрос, кто такой Горбачев на самом деле, для многих и тогда был не очевиден, и сейчас остается не очевидным. Мне кажется, эта книга – хороший вариант ответа на вопрос, что такое настоящий Горбачев, что действительно он имел в виду, на что он надеялся, что он ожидал, начиная все эти перемены.

 

И еще – мы очень часто говорим о Горбачеве как о лидере советской страны, забывая, какой масштабной фигурой он был в глобальном смысле. Это человек, который закончил холодную войну. Мы не знаем, сидели бы мы сейчас здесь, если бы это противостояние продолжалось и нарастало. Это человек, который, вполне возможно, подарил человечеству еще сколько-то столетий или тысячелетий жизни, не позволил миру скатиться к ядерной катастрофе, в 1983–84 годах казавшейся уже очень близкой. Я слушал выступление Уильяма Таубмана на радио "Эхо Москвы", когда он вспоминал о лидерах мировых держав, с которыми Горбачев был близок по духу. Удивительно, но сейчас это время кажется в глобальном масштабе временем самого большого оптимизма и самых больших надежд. Все люди, с которыми он общался и вел переговоры, от Рональда Рейгана до Раджива Ганди, от испанского премьер-министра Фелипе Гонсалеса до Маргарет Тэтчер, были как будто заражены его энтузиазмом и его надеждой. Даже "ястребы" Рейган и Тэтчер – консерваторы, люди, на огромном отрезке своей политической карьеры занимавшиеся самым жестким противостоянием с Советским Союзом, с коммунистической системой, – как будто произвели ребрендинг собственных идей. Даже они оказались заражены идеями общечеловеческих ценностей, которые нес Горбачев. Это удивительный момент истории, может быть, наивысшего идеализма, когда очень многие государственные лидеры перестали смотреть на мир как на пространство геополитических столкновений и противостояния и вдруг представили, что мир может быть пространством сотрудничества и взаимопомощи. То, что это было (пусть очень недолгое время) в мировой истории, представление о совершенно ином устройстве мира, иной конструкции отношений между большими державами, дает надежду на то, что это еще когда-нибудь повторится, – считает Юрий Сапрыкин.

 

Председатель правления международного "Мемориала" Ян Рачинский также говорил на презентации книги о двойственном восприятии Михаила Горбачева и его эпохи:

 

– Мне очень приятно представлять эту книгу в "Мемориале", потому что я уже много лет являюсь сторонником Горбачева. Несмотря на страшную краткость этого времени, всего шесть лет, это действительно огромная эпоха. То, что было сделано за это время, на мой взгляд, гораздо значительнее всего, что было сделано за последующие годы. Тогда произошло чудо. В книге Уильяма Таубмана есть фотография – сборище монстров из политбюро, с которыми Горбачев начинал свою дорогу. Тогда поверить, что можно за шесть лет пройти путь от этого политбюро до того, что мы имели в 1991 году, было совершенно невозможно. Может быть, потому, что были совершены такие радикальные преобразования, в России до сих пор не много людей, могущих оценить масштаб сделанного. Да, Горбачеву пришлось лавировать. Он был между двух флангов, каждый из которых видел мир в черно-белых тонах, и в этих условиях ему было очень трудно. Мне кажется, еще многое надо изучать, в книгу вошло не все. Была статья "Против ветра можно идти только галсами", объяснявшая постоянное лавирование Горбачева. И он никогда, думаю, до сих пор не был до конца открытым, потому что он всегда ищет возможности не стычки, а компромисса, чтобы при всем противостоянии каким-то образом двигаться вперед. Это, к сожалению, абсолютно не характерно для отечественной ментальности.

Говорят, что Горбачев опоздал с вопросом о частной собственности. Представим, что он поставил этот вопрос всерьез даже не в 1985-м, а в 1987 году. Были бы у него шансы просидеть на своем посту? Когда экономисты высказывали эту идею, они подвергались травле. Соратники по политбюро точно не поддержали бы Горбачева. Во многих отношениях он был впереди, можно вспомнить свидетельство Вольского о том, что Горбачев заговорил об отмене шестой статьи Конституции СССР [о руководящей роли КПСС] гораздо раньше, чем эти лозунги прозвучали публично от оппозиции. Можно вспомнить и то, что реабилитация жертв политических репрессий началась по горбачевскому указу – гораздо больше, чем потом по закону о реабилитации. И формулировка именно горбачевского указа, при всей ее вынужденной половинчатости, содержала положение о необходимости отменить все решения судебных органов как изначально незаконные. Конечно, там была оговорка про предателей родины и тому подобное. Но постановка вопроса о том, что это подлежит отмене в силу того, что это не судебные решения, сама по себе примечательна и, к сожалению, до сих пор не очень воспринята. И примеров такого рода очень много. Горбачев – первый и, может быть, единственный в нашей истории правитель, который предлагал гражданам соучастие. Его постоянный посыл – "мы вместе должны переделать нашу страну". К сожалению, с уходом Горбачева конструкция изменилась. У нас есть лидер, он знает, как надо. И эта конструкция, к сожалению, чем дальше, тем больше укреплялась. Мне кажется, это и есть главная проблема, с которой мы не можем справиться и неизвестно, сколько еще будем бороться, – сказал Ян Рачинский.

 

Вот еще один отрывок из книги Уильяма Траубмана:

 

 

Его родители жили бедно, но работали не покладая рук и приучали сына к тому же. Чтобы выжить в годы войны, Горбачеву пришлось уже годам к тринадцати забыть о детстве. После войны он стал первым учеником в школе и образцовым гражданином. В придачу он получил почетный орден за сбор урожая. К 1950 году, когда Горбачев уезжал из Привольного на учебу в МГУ, он был крепким юношей, независимо мыслящим и самоуверенным до наглости. Сам Горбачев подытоживал свое тогдашнее мироощущение так: "Я ведь помню… наш быт! …[Мы] жили нищенски. Но я не ощущал себя нищим и вообще чувствовал себя прекрасно".

 

Уильям Таубман объясняет, что уделил в своей книге много внимания семье и молодости Михаила Горбачева, потому что именно там стоит искать истоки его уникальности как политика: