Михаил  Горбачев: "Назначенное на 20 августа подписание нового Союзного договора могло и должно было стать новым историческим рубежом для всей страны.

 

Уже сам акт подписания давал бы обществу и миру авторитетный сигнал о готовности руководителей большинства — девяти союзных республик и Союзного центра — совместными усилиями стабилизировать обстановку в стране. Создавались бы правовые основания для сохранения целостности союзной государственности. Для продолжения ее демократического обновления на путях развертывания федеративных отношений. Договор закреплял бы реальный и рациональный баланс интересов республик из Центра, оставляя необходимый простор для новых демократических реформ. В телефонном разговоре со мной 14 августа Ельцин говорил о растущем давлении на него со стороны лидеров “ДемРоссии”. Мой ответ был кратким: тебя критикуют за “сохранение империи”, а меня — за ее разрушение! Значит, мы — на правильном пути.

 

Всего три дня спустя я лицом к лицу столкнулся с другими противниками нового Договора. Группа высших государственных и партийных должностных лиц, отключив Президента

СССР от всех средств связи, изолировав меня, семью и сотрудников на даче в Форосе, потребовала в ультимативной форме ввести чрезвычайное положение в стране, либо передать президентские полномочия вице-президенту Янаеву, либо — подать в отставку. Без каких-либо колебаний я категорически отверг все эти требования. Заявил, что создание Государственного комитета по чрезвычайному положению в стране возможно только с ведома Съезда народных депутатов или Верховного Совета СССР. Я потребовал созыва Съезда или Верховного Совета: пусть они и решат.

 

Иное — преступный авантюризм, за что придется отвечать. В завершение крепко обругал визитеров, что называется, “по-русски”. Откровенно говоря, полагал, что мой резкий отказ отрезвит заговорщиков и заставит их изменить свои намерения…"